Всё в дыму… [СИ] - Aruna Runa

Пристально следя за тем, как перемещается Настасья Филипповна по огромной кухне, наклоняется к печи, переставляет тяжелые противни с уровня на уровень, сыплет кунжут, обтирает испачканные мукой руки, Ди узнавал в ее заученных плавных движениях явственные тени других. Танцующую легкость чернокожего Феликса, нетерпеливость Иры Эриха, ленивую отрешенность Фрумы-Дворы, аристократичное изящество Никки и степенность герра Линденманна…

Он поймал себя на том, что боится увидеть в Настасье Филипповне безумного беса – появление его в любой личности донны Лючии стало бы катастрофой… И где потом взять нового человека, способного управляться по дому и ничего при этом не помнить о каждом вчерашнем дне своей жизни?… Ди давил разливающийся в груди холодок и заставлял себя отводить взгляд. Куда угодно, лишь бы не смотреть на ставшую столь необходимой, столь неотъемлемой частью его жизни домработницу, лишь бы не замечать признаков надвигающегося на донну Лючию безумия.

Имбирное печенье понедельничной личности донны Лючии охотники приняли на ура. Стерх прятал в уголках рта улыбку и шлепал Элли с Тотошкой по рукам, чтобы не грабастали помногу. Они расположились на верхних ступеньках станции "Коккозы", неторопливо запивая рассыпчатых "барашков" привезенным из Центральной Церкви пывом, которое охотники, не стесняясь, разбавляли водопроводной водой прямо в кружках.

Неожиданно вынырнувший из темноты подземки Федор Убейконь обнял Стерха и, кивнув остальным, протянул Ди холодную, как и в прошлую встречу, руку. Тот пожал ее, не поднимаясь с места, и даже сумел растянуть губы в ответной улыбке. Убейконь плюхнулся рядом, скрестил бесконечные ноги, закатал рукава потрепанной кожаной куртки, обнажая запястья. Ди тут же обратил внимание, как выступают на слишком бледной коже слишком синие вены.

– Как жизнь, Дориан? Я ж говорил: свидимся.

– У меня все хорошо, – вежливо отозвался Ди.

– Это хорошо, что все хорошо. – Убейконь разглядывал его с нарочитым интересом и каким-то странным блеском в светлых глазах. – Раз все хорошо, то ничего не поделаешь.

– Федька, – предостерегающе уронил Стерх.

– Что – Федька? – Убейконь улыбнулся и ему. – Все хорошо же, правда, Дориан?

– Называй его Ди.

– Добре, – согласился Убейконь покладисто. – Как скажешь.

И продолжил скользить взглядом, цепляясь за одному ему ведомые детали. На торчащих из нагрудного кармана рубашки фломастерах задержался особенно долго. Тряхнул пегими дредами, перекинул их обратно за спину. И снова принялся обегать Ди глазами. Тот, внутренне ежась, припомнил, что в таких случаях нужно говорить что-нибудь неожиданное. И потому выдал:

– А где твои "три семерки"?

Федор моргнул и предсказуемо утратил фокус. Стерх застыл с кружкой в руке. Лев поправил очки, идеально ровно сидевшие на его покрытом конопушками носу. Что делали остальные охотники, Ди узнать не успел. Потому что Убейконь, совершив пару хитрых телодвижений, жестом фокусника выудил откуда-то из-под одежды "ХаиМ" и, уставившись Ди в лицо нечитаемым взглядом, предложил ему оружие.

А другой рукой, без перчатки, – одновременно потянулся за печеньем. А Ди – потянулся за "ХаиМом". А Федор – слегка подался вбок, подцепляя "барашек" с расстеленного на ступеньках куска тонкого пластика. Ди клонился к Федору все ближе, вот уже ноздри обжег еле слышный – неуловимо знакомый – запах, пальцы – прохладный, хотя под одеждой должен бы нагреться, металл… А уши – ледяной окрик Стерха:

– Федька!

Федор снова моргнул и сел ровно. Послал Стерху ослепительную улыбку:

– Шо?

– Кончай придуриваться.

– А шо? – И невесомо погладил Ди по предплечью – той рукой, что в перчатке.

Не желая накалять обстановку, Ди сдержался, не отшатываясь назад, что непременно сделал бы, если б вовремя не заметил, как Чуча украдкой вытирает о штаны вспотевшие ладони. Как расслабляются только что напряженные плечи Стерха. Как отводит Лев встревоженный взгляд. Лишь Элли с Тотошкой продолжали сидеть, приоткрыв рты, пялились на Ди и Федора так, словно те превратились в невесть какое чудо. Даже, скорее, на Федора пялились. Нет, мальчишка опустил глаза, а вот Элли все таращится на Убейконя, и щеки ее слабо розовеют, а кончик носа забавно подрагивает.

Ди не совсем понял, что произошло, и привычно выжидал, пока ситуация прояснится. Он бегло осмотрел неожиданно увесистый пистолет, примерил на руку, заглянул в дуло, потер кончиком пальца черный ствол, пощупал жесткие кожаные ремешки, которыми Убейконь крепил "ХаиМ" к запястью.

– Он заряжен, – негромко произнес Федор, и тут воцарилась такая звенящая тишина, что все предыдущее показалось Ди шуткой.

– Шутишь? – Стерх как будто читал его мысли. – Ты пришел на охоту с заряженной пушкой?

– Не заводись, – отмахнулся Убейконь. – Я ж стрелять не буду.

– Да какого… – Стерх выругался, длинно и грязно, и начал вставать. Дернулся и Федор, однако Ди бесстрашно ухватил его за острое колено и приказал:

– Заткнитесь оба.

И чуть не фыркнул вслух, когда они синхронно повернулись к нему с одинаково оторопелыми физиономиями.

– Я подержу "ХаиМ" во время охоты. Если вы, конечно, мне доверяете.

Последнюю фразу Ди произнес мягко, почти вкрадчиво. Стерх дрогнул уголком рта и, не задумываясь, кивнул. Федор бросил на него недовольный взгляд, повел широкими плечами, сказал хрипло:

– Хрен с вами, держи.

– Ох, ни фига себе! – присвистнула Элли, хлопнув себя ладошками по бедрам.

Ди приподнял бровь, изображая недоумение.

– Да он никому свою пушку не дает. Даже посмотреть! Он такой!

Тотошка покивал, впервые на памяти Ди соглашаясь с сестрой. Рвано постриженная русая челка упала ему на глаза. Учителя в школе заставляли детей носить в волосах заколки. Надо бы подарить ему парочку, пока дурачок не испортил себе зрение. Хотя… будет продолжать охотиться под землей, оно все равно сядет.

– Помолчи, Лилипутина. – Стерх скривился.

– Почему "Лилипутина"? – решил снова вмешаться Ди.

– Потому что Лиля Путина она. И мелкая еще. – Ответил ему почему-то Лев. Стерх же сделал вид, что не расслышал вопроса.

А Элли, похоже, надулась. Демонстративно встала, стряхнула с передничка крошки. Да, на ней был передничек – поверх рабочего такого синего комбинезона с массой карманов и пристегнутых сумочек. А на передничке – кармашек один, маленький, и из него торчат головки выцветших от старости фломастеров, и пучок этот перевязан узкой черной ленточкой в оранжевую полоску.

Остальные тоже держали свои фломастеры на видных местах. Тотошка – как и Ди, в нагрудном кармане, но не рубашки, а такого же рабочего комбинезона, что и у сестры. У Льва они были зажаты клапанами-липучками, образующими сложную комбинацию на рукавах его черной куртки. Чуча – в кои-то веки сбросивший капюшон и расстегнувший на коричневом анораке короткую молнию, – подвесил фломастеры к толстой витой цепи "под золото"; связка болталась на его слишком смуглой даже для краймских каратар шее. Стерх по обыкновению катал фломастеры в руках, перекладывая из одного кулака в другой, у него появился новый их пучок, ничем не отличающийся от предыдущего. Федор заткнул свои за пояс – спереди справа.

– Ну, мы идем? – вопросила Элли пространство капризным тоном маленькой девочки. И посмотрела на Убейконя – почему-то с упреком. – Скоро налет будет.

– Сядь, – приказал тот, – не отсвечивай.

Девушка послушно плюхнулась обратно на ступеньку. Ди видел, что она старается не заплакать, и не мог определить причину этих слез.

– Между прочим, она правильно говорит, – подал голос Тотошка, и Федор медленно повернул к нему голову. – Чего ты ее вечно затыкаешь? Да я б на месте Стерха тебя…

– Рот закрой! – рявкнул Стерх. И одновременно Федор фыркнул насмешливо:

– Давай, поучи стерха летать. Крылья не коротки?

– И ты захлопнись! – Стерх по-настоящему злился, Убейконь, кажется, тоже, и Ди все так же не понимал причин.

Что между ними происходит? Люди – сложные существа. Однако спрашивать не стал – незачем. Рано или поздно все прояснится, а если нет, значит, не так уж и важно.

Через некоторое время Стерх поднялся, и примолкнувшие охотники зашевелились, убирая остатки пиршества. Несъеденное печенье Чуча отнес куда-то вниз, после чего показался на ступенях и мигнул оттуда узким лучом фонаря. Ди, решив считать это сигналом к началу, слегка изменил плотность своей кожи – совсем чуть-чуть, чтобы никто не заметил. Мало ли что на охотах случается, а лишние повреждения ему не нужны. Он не знал, чего ждать от художников – да и от охотников тоже – и потому не хотел рисковать вообще ничем.

Незадолго до этого дня Ди снял тень со станции "Сельбилляр": сколько он ни сидел в засаде, так и не заметил, чтобы наружу кто-нибудь выходил. Картина оставалась нетронутой. Решил ли художник ее забросить или сам сгинул в подземных тоннелях – Ди посчитал неразумным тратить силу на подпитку тени, без которой временно можно обойтись. Если этот конкретный художник жив, Ди его отыщет – по тому слабому, даже не запаху – еле слышной энергетической нотке, которую создатель всегда и навсегда запечатывает в своем творении.